Слово 4. О блаженном и приснопамятном послушании
О разбойнике покаявшемся
11) Быв в одном общежительном монастыре, видел я страшный суд доброго судии и пастыря. Во время пребывания моего там, случилось, что некто из разбойников приступил к монашескому житию, и превосходнейший оный пастырь и врач велел ему седмь дней пребывать в совершенном покое, и замечать только установленный в обители порядок. По прошествии недели, пастырь, призвав его, спросил наедине: «нравится ли ему жить вместе с ними?», и увидев, что он со всею искренностью согласен на сие, спросил еще: что худого сделано им в мире? Когда же увидел, что он, по слову сему, с готовностью принес во всем исповедь, – еще искушая его, сказал: «хочу, чтобы открыл ты сие при всем братстве». Он же, действительно возненавидев свой грех, и пренебрегая всякий стыд, нимало не колеблясь, обещал это сделать; даже присовокупил: «если угодно, – скажу среди Александрии». После сего пастырь собирает в Господень храм всех овец, числом триста тридцать, и во время совершения Божией службы (ибо день был воскресный), по прочтении Евангелия, вводит, наконец, сего не укоризненного подсудимого. Влекли его несколько братий, которые слегка наносили ему удары. Руки были у него связаны назад; одет он был в волосяное вретище, на голове посыпан был пепел; почему, самым зрелищем сим все были поражены. И вдруг раздался плачевный вопль; потому что никто не знал, что такое делается. Потом, когда приблизился он к церковным дверям, – священная глава – человеколюбивый пастырь велегласно возглашает ему: «остановись, не достоин ты войти сюда». Пораженный голосом пастыря, исходившим к нему из святилища (ибо думал, как уверял нас в последствии клятвами, что слышит не человеческий голос, а гром), падает он мгновенно на лице свое в трепете, и весь взволнованный страхом. Так он лежал на земле, и омочал пол слезами; чудный же сей врач, употребляя все средства к его спасению, и желая представить всем образец спасительного и действенного смирения, опять увещавает его – при всех подробно рассказать, что им сделано; и он с ужасом исповедует, один за другим, все грехи, возмущающие всякий слух, не только плотские естественные и противоестественные, с словесными и бессловесными, но даже отравление, убийства и многое другое, о чем непристойно слышать, или предавать писанию. Когда же кончил он исповедь, – пастырь велит, чтобы не медля постригли и сопричислили его к братии.
12) Удивившись мудрости сего преподобного, спросил я его наедине: для чего произвел он такое необычайное зрелище? Истинный врач сей отвечал: «Для двух причин: во-первых, чтобы самого исповедавшегося настоящим стыдом избавить от стыда будущего; что и действительно так было, брат Иоанн. Ибо не встал он с полу, пока не сподобился оставления всех грехов. И не сомневайся в этом; один брат из бывших там уверял меня, говоря: видел я, что кто-то страшный держит исписанную хартию и трость; и когда лежащий сказывать грех, – он изглаждал сей грех тростью. И это справедливо; ибо сказано: рех, исповем на мл беззаконие мое Господеви: и Ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс.31:5). Во-вторых, поскольку в братстве есть и такие, которых некоторые грехопадения остаются тайными, то и их хотел я побудить сим к исповеди, без которой никто не сподобится оставления грехов».
13) Много и иного досточудного и достопамятного видел я у сего приснопамятного пастыря и в пастве его; и большую часть сего попытаюсь довести и до вашего сведения. Ибо не малое время проживал я у него, следя за образом их жизни, и приведен был в великое удивление, видя, как сии земные подражали небожителям.
14) В сей пастве заключен неразрешимый союз любви, и, что еще удивительнее, она свободна от всякой вольности в речах и от празднословия. Паче всего стараются братия, чтобы чем-нибудь не уязвить братнюю совесть. Если же кто оказывастся ненавистником другого; то пастырь удаляет его в отдельный монастырь, как осужденного. Однажды, некто из братии худо говорил пастырю о ближнем своем; преподобный тотчас велел изгнать его, говоря: «не позволю, чтобы в обители был и видимый и невидимый диавол».
15) Видел я у сих преподобных отцов дела истинно полезные и достойные удивления; видел братство, о Господе сошедшееся и соединившееся, и приобретшее себе чудное делание и созерцание. Ибо столько занимаются богомыслием и упражняются в добрых делах, что для сего не имеют почти нужды в напоминании настоятеля, но по доброй воле пробуждают друг друга к божественному бодрствованию; ибо у них определены, изучены и утверждены некоторые святые и божественные упражнения. Если оказывалось, что кто-нибудь из них в отсутствие настоятеля начинает злословить, или осуждать, или вообще празднословить; то другой какой-нибудь брать, тайным мановением напоминая ему о том, незаметно прекращает сие. Если же брат, по случаю, не догадывается; то напомянувший, сделав поклон, наконец уходит. Неистощимым же и не прекращаемым предметом их собеседования (когда нужно и поговорить) бывает памятование смерти и мысль о вечном суде.
16) Не премину сказать вам о весьма необычайном преспеянии тамошнего повара. – Видя, что он, во время служения своего, постоянно погружен в размышление и слезы, просил я объявить мне, как сподобился он такой благодати. И вынужденный мною, отвечал он: «всегда думал я, что служу не людям, но Богу; и признав себя недостойным всякого упокоения, в сем видимом огне имею непрестанное напоминание о будущем пламени».
17) Послушаем и о другом необычайном их преспеянии. Даже и за самой трапезой не прекращают они умного делания, но, по какому-то навыку, тайными знаками и мановением блаженные сии напоминают себе о внутренней молитве. И не в трапезе только делают сие, но и при всякой встрече друг с другом, и в каждом собрании.
18) Если же кто из них сделает проступок; то от братии много бывает к нему прошений, чтобы им предоставил позаботиться о сем, и перед пастырем принесть оправдание, и принять наказание. Почему и великий сей муж, узнав, что так делают ученики его, налагает легчайшие наказания, зная, что наказываемый не подлежит ответственности, даже и не разыскивает, кто именно впал в проступок.
19) Может ли быть у них терпимо памятование о пустословии и шутке? Если кто из них начинает спор с ближним; то другой, проходя мимо, делает поклон, и тем рассевает гнев. Если же замечает, что спорящие злопамятны; то объявляет о ссоре занимающему второе место по настоятеле, и доводит до того, что они примиряются между собою еще до захождения солнца. А если упорствуют в ожесточении; то бывают или наказаны лишением пищи до примирения, или изгнаны из обители.
20) Сия же достохвальная строгость наблюдается у них не напрасно, но явно приносит обильный плод. Ибо у сих преподобных отцов оказалось много преуспевших в деятельной жизни, прозорливых, рассудительных и смиренномудрых. У них можно видеть зрелище страшное и ангелолепное: почтенные сединами и священнолепные старцы, как дети, поспешают на послушание, и унижение свое вменяют себе в величайшую похвалу. Там видел я мужей около пятидесяти лет пребывавших в послушании; и когда просил их известить меня, какое утешение получили они от столь долговременного труда, – одни из них отвечали, что достигли глубины смиренномудрия, и им навек отразили от себя всякую брань; другие же сказывали, что приобрели уже совершенную нечувствительность к злословию и оскорблениям, и переносят их без труда.
21) Видел я также, что другие из сих приснопамятных отцов, при ангеловидной седине, достигли до глубочайшего незлобия и до премудрой, самопроизвольной и богоправимой простоты. Как лукавый есть нечто двойное, одно – видимое, и другое – скрытое; так простой есть не что-либо двойственное, но нечто единое. Нет между ними неразумного и немудрого старца, каковыми бывают старые люди в миру, которых обыкновенно называют выжившими из ума; напротив того, по внешности они вполне кротки, доступны, не угрюмы, ни в словах, ни в нравах (что не во многих найдется) не имеют ничего притворного, ухищренного и лживого; внутренно же – в душе, как невинные младенцы, дышат только Богом и настоятелем; а умное око их смело и бодро устремлено на бесов и страсти.
22) Целой жизни моей, о священная глава и боголюбивое собрание, не достанет на то, чтобы описать добродетели и ангелоподобное житие сих блаженных отцов. Однако же, лучше и слово свое нам украсить и вас возбудить к боголюбивой ревности, их многотрудными подвигами, нежели собственными своими советами; ибо без всякого прекословия худшее украшается лучшим. Прошу только об одном, не подозревать, будто бы пишем что-либо вымышленное; ибо недоверие обыкновенно вредить пользе. Будем же опять продолжать то, о чем говорили прежде.