Чтение жития святителя Григория утешительно для христиан начала XXI века, так как подобно многим из нас он в молодые годы имел теплохладное отношение к вере и лишь спустя годы стал благочестивым христианином и богословом. В его краткой, легко доступной читателю биографии обычно не упоминается тот факт, что благочестивая жизнь его матери Эмилии не казалась юноше особенно привлекательной. Теплые источники веры, обильно питавшие его сестру Макрину и брата Василия, оставляли его равнодушным. В детстве он обладал слабым здоровьем и потому получил хорошее, но несколько бессистемное образование. Похоже, не посещал Афинскую Академию. Погрузившись в изучение греческого и римского классического наследия, после смерти отца он поселился на причитавшейся ему части отцовских имений и не пожелал постоянно заниматься каким-либо делом.

Когда Григорию было около двадцати лет, в монастырь, где служила настоятельницей его мать, были привезены мощи сорока мучеников севастийских, и сестры готовились к торжественной службе в честь перенесения мощей в этот монастырь, расположенный в местечке Анесси в Понте (на территории современной Турции). Мать попросила Григория присутствовать на службе. Он пошел туда, скрепя сердце, но, как только она отвернулась, выскользнул из храма в сад, где рассчитывал переждать, пока окончится служба. Раздраженный, он уснул, и ему приснилось, что хочет вернуться в храм, но сорок вооруженных воинов-мучеников преграждают ему путь при попытке пройти в ворота. Они угрожали ему копьями, и если бы один из их числа не оказал ему милостивого заступления, воины применили бы к нему силу. Григорий проснулся в слезах — настолько ярким было сновидение — и в раскаянии вернулся в храм на службу.

На некоторое время он стал прилежным прихожанином и даже чтецом, ежедневно читал в храме положенные отрывки из Библии, но вскоре оставил это занятие, чтобы попробовать свои силы в риторике, подобно своему отцу, бывшему преуспевающим юристом. Друг будущего святого, Григорий Назианзин, который вместе с Василием уже успел связать себя обетами целомудрия и служения Церкви, писал ему: “Итак, ты решил называться ритором, а не христианином”. Знаешь, друг мой, не нужно долго на этом задерживаться. Лучше протрезвей, пока не поздно, снова стань самим собой и проси прощения у Бога и братьев-христиан”. Риторика, по словам Григория Назианзина, ведет к “неблагородной славе”. Кажется, это письмо не произвело на Григория большого впечатления. Несколько лет он старался сделать карьеру ритора, после чего женился на красавице по имени Теособия. О ней мало что известно. Похоже, они с Григорием прожили вместе как муж с женой весьма недолгое время, хотя она, возможно, и оставалась в его доме до конца своих дней. Двадцать лет спустя она умерла, оплакиваемая всеми, и святитель Григорий Назианзин воспел ее, назвав “славой Церкви, украшением Христа, помощницей нашего поколения, надеждой жен, прекраснейшей и славнейшей из всех верных”.

Долгие годы после этого брака Григорий оставался в Кесарии, проживая наследство, занимаясь чтением и написанием сочинений, но чувствовал себя “щепкой, плывущей по течению”, как он сам признавался Григорию Назианзину. Он все еще испытывал неуверенность, сомневался в своей вере, в своем будущем и в себе самом. В это время Василий пригласил его в Ибору пожить в лесу в основанной им общине. Именно здесь, как утверждает церковный историк Роберт Пэйн, “его религиозность усилилась, и к нему стало приходить ощущение вечной благости Божией и тленности всего сущего”. Здесь он написал свою первую книгу “О Девстве”, в которой говорится о скоротечности земного брака, родовых муках, о горечи потери ребенка и отчаянии при потере супруги. (Читатель задается вопросом, приходилось ли автору в браке самому терять любимое дитя, настолько правдоподобно он описывает боль матери.) Он противопоставляет всему этому безбрачную жизнь, чистоту целомудренной души и ее способность достичь Неба.

Священство он принял, вероятнее всего, около 362 года, в возрасте приблизительно двадцати семи лет и, возможно, в Иборе. Годы священства он провел тихо, живя в Понте, и лишь в 371 или 372 году помимо своей воли оказался на виду всей Церкви: его брат, Василий (теперь уже епископ Каппадокии), вынудил его стать иерархом Ниссы, малоизвестного небольшого селения в десяти милях от Каппадокии. Каппадокийская епархия, в свое время огромная и влиятельная, была намеренно поделена на части императором-арианином Валенсом с целью ослабить власть и авторитет святителя Василия. Василий отчаянно старался укрепить свою урезанную епархию в борьбе с соседом — еретиком Анфимом, епископом Тианы, и другими ставленниками ариан. Для этого он спешил устраивать новые епископские кафедры, открывая их, как только находились люди, способные их занять. И его друг Григорий Назианзин, и брат Григорий Нисский вынуждены были уступить его настойчивости и начать епископское служение, и оба были в связи с этим откровенно несчастны. Григорий Нисский потом говорил, что день посвящения в сан епископа был самым ужасным днем его жизни.

Святитель Василий часто жаловался на “полную простоту ума” Григория. Один из дошедших до нас эпизодов из их жизни обезоруживает своей слишком явной человеческой слабостью: Григорий как-то обнаружил, что Василий ожесточенно ссорится с их дядей, епископом Понта, по вопросам церковной политики. Зная силу характеров обоих, Григорий понял, что просто так помирить их не удастся. Тем не менее, он очень хотел положить конец этой борьбе. Он, ничтоже сумняшеся, написал святителю Василию три письма от имени дяди — его оппонента, в которых тот якобы просил о прощении и примирении. Святитель Василий поверил в их подлинность, но когда дядя горячо опроверг факт написания им этих писем, Василий с гневом укорил Григория: “Невозможно спорить с тобой в письме. Как мне наказать тебя, как ты того заслуживаешь, за крайнюю простоту твоего ума? Ты трижды попал в ловушку. Три раза ты позволил себе оказаться в западне. Фактически, ты подделал это письмо и принес его мне как бы от достойнейшего из епископов — нашего с тобой дяди, — и ты пытался обмануть меня! Не понимаю, зачем ты все это делаешь! Я получил это письмо как бы от самого епископа, считая, что ты лишь доставил его мне, да и как я мог думать иначе? Я был в восторге, показывал письмо друзьям, благодарил Бога за такую милость. А теперь обман раскрыт, епископ сам подтвердил, что не является его автором... И вот я пишу тебе, чтобы отругать тебя за необыкновенную простоту, каковая, по моему мнению, не подобает христианину, тем более в данном случае. Умоляю тебя в будущем думать, что делаешь, и не заставлять меня расхлебывать последствия твоих действий — я говорю сейчас предельно откровенно, поскольку ты не достоин решать великие дела”.

Тот факт, что Василий вообще поставил его епископом, показывает, как отчаянно он нуждался в православных иерархах. Уж он-то знал, насколько его брат не пригоден к исполнению обязанностей епископа. Григорий, не способный управлять и привести в порядок свою осажденную арианами епархию, вскоре запутался окончательно. Он призвал местный синод, состоявший из епископов окрестных провинций, оказать поддержку брату в его борьбе за Православие, но не смог действовать, как того требовала ситуация, и синод начал наносить по нему удары. Через три года после принятия им сана епископа человек по имени Филокарес, при поддержке правителя Понта, обвинил его в растрате епархиальных фондов. И хотя ложность этого обвинения была потом доказана, ариане уже были настроены против него и стремились завладеть его епархией. Григорий, болевший в то время плевритом, был взят под стражу и закован в цепи. Он должен был предстать перед церковным судом, но, как пишет Пэйн, “сбежал, что характерно”. Просто ушел от стражников в леса, потом годами скрывался в отдаленных имениях своих друзей. Синод епископов поспешил сместить его с кафедры. Епископский сан был возвращен ему лишь после смерти императора Валенса в 378 году. На следующий год умер его брат Василий, и Григорий остро чувствовал боль потери. Но, с другой стороны, теперь он, кажется, был свободен от прозябания в тени одного из поистине величайших иерархов в истории Церкви. Перед ним открывалась перспектива плодотворной деятельности.

Уже на протяжении многих лет Григорий писал, и его слово имело отклик в сердцах людей. Одно из самых прекрасных его произведений — это житие его сестры, преподобной Макрины, скончавшейся через несколько месяцев после смерти святителя Василия. Это одно из самых волнующих произведений житийного жанра. Автор рассказывает о последних днях жизни святой Макрины, своих долгих разговорах с ней о жизни, смерти и грядущем воскресении. Еще одна из его известных работ называется теперь “Великий Катехизис или Разговор о Религиозном Воспитании" — запись его неформальной беседы с катехизаторами в Ниссе. Его перу также принадлежат два пространных опровержения ересей Евномия и Апполинария, произведение под названием “Жизнь пророка Моисея", проповеди, очерки в похвалу различных святых и множество писем — около двадцати из них дошли до нас. Несмотря на то, что жизнь его была исполнена печали и сомнений, в глубине его души всегда цвела надежда, и сам он был мистиком. В его произведениях неизменно возникают и повторяются мотивы общего для них со святителем Василием восхищения природой, любви к истинному, богоподобному образу человека до грехопадения и после всеобщего Воскресения, надежды на спасение любовью Божией и Его милосердием. Не имея, в отличие от Василия, систематического, строго классического образования, он черпал из более скромного источника самообразования, и нашел свой драгоценный родник. Его обвиняли в склонности к универсализму, вере в восстановление всего и вся во Христе в последний день. Однако его работы Церковь никогда не предавала анафеме, как в случае с Оригеном. Вероятно, причина в том, что уже после первого прочтения становится ясно, что эта склонность проистекает не из рациональной философии, более всего озабоченной оправданием самой себя, а из сердца, преисполненного любовью к творению. Он не читает лекций, а уносит зачарованного собеседника на крыльях своего вдохновения. Чистота, вера, любовь к молитве, любовь к Богу - все его работы пронизаны жаждой Божественного Присутствия; пусть он и не стоял на земле так же твердо как святитель Василий, он восполнил этот недостаток ощущением Неба, наполняющего каждое мгновение повседневной жизни.

Произведения Григория исполнены подлинной духовности, и его современники это понимали. Григорий присутствовал на Антиохийском Соборе, рассматривавшем ереси Мелетия, и по просьбе участников Собора ездил в Палестину и Аравию для умирения нестроений, возникших в связи с этой ересью. Участвовал он и в работе Второго Вселенского Собора, созванного в 381 году в Константинополе. Собравшиеся говорили о нем как о “великом столпе Церкви”. В те времена быть на стороне Григория считалось достаточным доказательства того, что ты являешься истинно православным, и именно на этом Соборе было окончательно ниспровергнуто арианство. Помимо этого, многие считают, что Григорий мог быть автором той части Символа Веры, в которой говорится о Святом Духе: эта часть была добавлена к основному тексту Символа Веры на Втором Вселенском Соборе. Он был близким другом многих великих мужей и жен того времени: свят. Мелетия Антиохийского, св. Иеронима и св. Олимпиады, дружившей со свят. Иоанном Златоустом. Он заслужил уважение к себе точными, прекрасно выраженным формулировками и объяснением Православной веры, и уважение это было так велико, что в 787 году участники Седьмого Вселенского Собора, оглядываясь на прошедшие с тех времен пять столетий жизни Церкви, восславили его и назвали “отцом Отцов”. В каком-то смысле он оказался на месте Василия, а в чем-то и пошел дальше него.

Умер святитель Григорий примерно в 395 году, день его памяти празднуется 10 января.